К «социалке» у журналистов всегда много вопросов – эта гигантская по полномочиям служба то и дело возникает в публикациях.
Герои материалов ИркСиба нередко высказывают претензии в адрес министерства социального развития, опеки и попечительства Иркутской области. Трудности заключения социального контракта, огромные очереди в соцзащите, жалобы беженцев – все эти проблемы мы поднимали. Отрадно, что перечисленные материалы попали в поле зрения не только жителей Приангарья, но и самого министерства. Перед началом интервью Владимир Анатольевич неожиданно предложил два варианта беседы: первый может занять 10 минут, когда министр кратко ответит на претензии, оглашенные в материалах, и мы разойдемся. Второй вариант – развернутая и открытая беседа часа на полтора. Мы выбрали второй вариант.
– Владимир Анатольевич, сколько денег из бюджета Иркутской области выделяется на поддержку социально незащищенных слоев населения? Сколько человек в среднем получает поддержку? Как мы выглядим на фоне других регионов?
– Из 100-миллиардного бюджета Иркутской области 19 миллиардов выделено на социальную защиту. Из этих денег финансируется обслуживание ведомственных учреждений (а их 129), выплачиваются зарплаты, материальная помощь гражданам, другие статьи расходов. На фоне других регионов у нас достаточно высокий показатель обеспеченности, из года в год он растет. Сложно сказать, 19 миллиардов - много это или мало, но этого достаточно, чтобы система развивалась. Конкретно на выплату мер социальной поддержки из этой суммы уходит 8 миллиардов рублей. Примерно 700 тысяч человек из 2,5-миллионного населения области получают деньги из бюджета. Только на детские пособия в год уходят примерно 980 миллионов рублей. Да, признаю, само по себе пособие мизерно – 280 рублей на ребенка, но в масштабах области выходит немало. А кому-то стало лучше от этого пособия? В лучшем случае родители купили детям шоколадку, в худшем – деньги потрачены на алкоголь и сигареты. Сейчас мы законодательно закрепили необходимость ежегодно подтверждать право на детское пособие, раньше это делалось один раз в три года. Из-за этого сложилась такая практика, что часто к нам приезжает женщина на дорогой машине, в красивой шубе, в украшениях за мизерным пособием, в котором она не особо нуждается. Мы предложили пойти по другому пути – уменьшить число получателей и за счет этого увеличить сумму пособия. Но это наше предложение пока не получило отклика у законодателей.
– В продолжение первого вопроса затронем тему социального контракта. Это термин достаточно нов для соцзащиты, программа реализуется на территории области с 2014 года. Сколько социальных контрактов заключено? Героиня нашей публикации Наташа Подпругина на протяжении нескольких месяцев добросовестно добивалась соцконтракта на открытие мини-фермы по разведению кур. До сих пор вопрос не решен.
– Если говорить конкретно по ситуации с Подпругиной и вашего материала, то я соглашусь во многом, тут без комментариев. После публикации работники привлечены к ответственности. Плохо, что наши сотрудники не смогли помочь Наташе и объяснить, что такое социальный контракт. Буду рад лично встретиться с ней, и исправить возникшую ситуацию. Мне нравится, что у этого человека есть стремление, мы ей поможем.
Социальный контракт — это нововведение, с приходом которого постепенно меняются все устои социальной помощи населению. Больше 20 лет мы выделяли семьям, попавшим в тяжелую жизненную ситуацию, материальную помощь, живые деньги. Но они редко приводили к чему-то хорошему. Показателен пример: семье, просившей деньги на одежду, продукты питания, выделили 40 тысяч рублей. Придя через пару дней в ту же семью, соцработники не увидели в доме никаких изменений, кроме нового плазменного экрана во всю стену.
С появлением такого понятия, как «социальный контракт», мы можем быть спокойны за то, что бюджетные деньги пойдут на реальную помощь семье. Это «удочка», которую мы даем людям. Сегодня заключение социального контракта – это один из критериев оценки работы всего территориального управления, 81 контракт на сумму 5 миллионов рублей уже заключен в Приангарье.
– Кроме незаключенного социального контракта, читательница жаловалась на бюрократию. Цитируем: «Почему органы соцзащиты, признав семью малообеспеченной, автоматически по этому статусу не предоставляет необходимые меры поддержки (питание, форма, молочная кухня), а заставляют собирать пакет документов на каждый вид социальной поддержки?».
– 2,5 года назад на территории области на смену 36 баз данных пришел единый реестр получателей соцпомощи. Это значит, что мы в режиме реального времени можем отслеживать ситуацию по любому человеку – есть одно дело, в котором хранятся копии его документов. И если паспорт, или, например, справка о рождении детей там есть, больше эти копии не нужны. Возможно, случилось какое-то недоразумение, не должны по 2-3 раза запрашивать одни и те же бумаги. Другое дело, если требуется предоставить документ, подтверждающий право получить конкретный вид помощи. Сегодня министерство исполняет 110 функций. Вдумайтесь, это 110 разных направлений работы, разных законов, положений и, соответственно, подтверждающих право на выплату документов.
Касаемо очередей соглашусь, в Иркутске они действительно большие. Но хочу отметить, что мы постепенно переходим на модель клиентских служб, таковая действует с 1 апреля на улице Карла Маркса. То есть теперь, придя в Управление соцзащиты, человек не обращается отдельно за льготами по ЖКХ, за детским пособием, на все его вопросы должен ответить один сотрудник, как в многофункциональных центрах. Такая реформа влечет за собой определенные трудности – наши сотрудники, годами работавшие по одной системе, должны перестроиться. Для этого мы меняем и их психологию.
Пройдет немного времени, и система отстроится. Колоссальные изменения несет Федеральный закон N 442-ФЗ «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации». Согласно ему, социальные услуги в нашей стране теперь могут оказывать не только бюджетные учреждения, но и, например, некоммерческие общественные организации или индивидуальные предприниматели. Может стать так, что жители области начнут выбирать именно их, а не нас. К этому мы готовы, я всем директорам учреждений сказал, что через 2-3 года их может не стать. Социальная защита переходит на конкурентную основу. Заявки от потенциальных поставщиков социальных услуг у нас уже есть, сейчас они оформляют необходимые документы.
- Владимир Анатольевич, одной из главных задач, возложенных сегодня на ваше министерство, является работа с беженцами, прибывшими из Украины. Не секрет, что последнее время эта тема часто всплывает в негативном ключе. Мы готовили серию материалов по жалобам беженцев…
- Сейчас мне вспоминается, с каким волнением мы ждали первый поезд с беженцами почти год назад. 25 августа мы его встречали делегацией из 20 человек, специально для этого выехали в Красноярск. И, если честно, мы ждали немного другого. Думали, что приедут старики, инвалиды, мамочки и дети… Но их было меньшинство: примерно 2/3 прибывших – это молодые работоспособные люди. В целом организованно в Иркутскую область приехало 3018 человек, мы открыли 10 пунктов временного размещения. Жители Приангарья проявили настоящий героизм, я преклоняюсь перед ними. Это они огромную часть забот взяли на себя – предоставляли свое жилье, одежду, прописывали у себя, давали продукты. Благотворительный фонд, созданный в области, собрал 18 миллионов рублей. После того как решились все первоначальные вопросы с размещением, за 6 дней все дети были собраны в школу, начались будни, и тут мы столкнулись с колоссальными трудностями. Оказалось, что большая часть граждан Украины прибыла в Иркутскую область с заоблачными ожиданиями. Они думали, что им найдут работу, оклад на которой начинается со 100 тысяч рублей, выдадут квартиры. Когда мы стали объяснять, что таких зарплат нет, то стали слышать постоянные отказы на все наши предложения. Беженцам, обустроившимся в Братске, предлагали работу на лесопромышленном комплексе, но мужчины в один голос твердили, что они угольщики, шахтеры. На наше замечание о том, что в Приангарье нет подземных шахт, никто не реагировал. Почти два месяца директор Братского ЛПК ходил за ними по пятам, но бесполезно. Переучиваться никто не хотел. Похожее творилось с беженцами в остальных ПВР. Фермерские хозяйства Усть-Ордынского Бурятского округа ждали людей – рабочие руки там нужны всегда. Новым работникам они подыскивают жилье, правда, неблагоустроенное – обычные деревенские дома. Где-то что-то требовалось подлатать, подколотить. Зато чистый воздух, природа рядом, свежие продукты. Но, увы, беженцы туда не поехали, хотя на Украине в таких же условиях жили. Словом, устраиваться на работу многие не желают, хотят, чтоб и дальше их кормили, поили. Сначала они говорили: «Не трогайте нас, дайте время – зиму», сейчас просят подождать до осени, тогда они уедут. Кругом одни требования и безумное упрямство. Проблем здесь, действительно, много.
– По словам беженцев, они бы и рады устроиться на работу, но их никто не берет, потому что документы в миграционной службе им никто не выдает. Как вы оцениваете работу своих коллег из УФМС?
– Не соглашусь – УФМС отработал по полной программе. Если у кого-то до сих пор есть проблемы в этом вопросе, мы готовы содействовать. На мой взгляд, дело в другом. Налицо намеренное затягивание процессов самими беженцами. Кому-то просто удобнее не устраиваться на работу.
- Из Шелеховского ПВР поступают жалобы на питание. Насколько нам известно, в день на человека из бюджета выделяется по 800 рублей. Но на деле беженцы утверждают, что их кормят испорченными продуктами, молочной продукции в рационе нет, фрукты дают раз в месяц. На семью из нескольких человек выдают банку из-под селедки с макаронами (мы публиковали видео, где это показано). Почему сложилась такая продовольственная проблема?
- Начну с того, что в 800 рублей входит питание, оплата всех коммунальных услуг, заработная плата сотрудников ПВР. Но этого беженцы не хотят понимать, умножая сумму на 30 дней и спрашивая «где наши 24 тысячи в месяц?» Между тем, живых денег мы сами не видим. Расчет с Москвой только начался, ПВР не получали деньги с ноября прошлого года. Если говорить конкретно о питании, то из 800 рублей на него уходит от 150 до 200 рублей в день. Одному человеку это может и хватит только один раз в городе поесть, но, если готовят человек на 100, выходит нормально. Для сравнения, у нас в домах престарелых на питание выделяется около 140 рублей, а нареканий на качество никогда не возникало. Да, заминки могут быть, в котел мы каждый день не заглядываем и человеческий фактор никто не отменял. Однажды сломалась духовка, они не получили выпечку. Тогда чуть не случилась забастовка. Но это единичный случай.
- Ну и закрывая тему беженцев. Много жалоб поступает на вашего первого заместителя Алексея Макарова. По словам украинцев, Алексей Сергеевич с самого начала вел очень резкую риторику в отношении беженцев. С увеличением внимания общественности к этой теме, его тон несколько сменился. Но даже сейчас Макаров в грубой форме намекает беженцам на то, что условия в ПВР станут такими, что жить там станет невозможно.
- Цели выжить с территории области беженцев нет, это точно. Мы готовы каждому протянуть руку помощи – посодействовать с работой, документами. Я и сам лично взял под патронаж одну большую семью – к нам в область сначала приехала молодая семья с четырьмя детьми, позже прибыли их родители, бабушка. Они сняли квартиру, устроились на работу, неплохо зарабатывают. Раз в два месяца мы созваниваемся и помогаем им.
То есть мы готовы в первую очередь помогать тем, кто намерен остаться в Иркутской области. Но мы не будем помогать временщикам, тем, кто приехал отдохнуть, погостить, отсидеться, переждать. Наши последние визиты в ПВР «Металлург» подтверждают именно такое поведение беженцев. Из 184 человек, размещенных там, больше 50 человек — это работоспособные мужчины, они до сих пор никуда не устраиваются. Сейчас уже почти лето, свободное время они проводят на улице, греясь на солнышке, потягивая пиво с сигаретой. Две женщины и вовсе потерялись на несколько дней, оставив малышей двух и трех лет одних. Мы были вынуждены вызвать туда органы опеки и попечительства. Что касается моего заместителя Алексея Сергеевича, то могу сказать, что, кроме ПВР, у него есть и другая работа. С 25 мая тему беженцев курирует мой заместитель Лариса Владимировна Ануфриева. Но через месяц, уверяю, для беженцев во всем будет виновата Ануфриева, а не Макаров.
– Владимир Анатольевич, оглядываясь назад, что вы можете сказать о социальной защите в целом – насколько она изменилась за последнее десятилетие?
– Я пришел в соцзащиту в 1991 году, и за это время наши учреждения прошли большой путь, измеряемый семимильными шагами. Проблемы есть, их много, они возникли не сегодня. За двадцать лет в разы увеличилось число полномочий, обязанностей, внедряются новые институты наподобие социального контракта и участкового социального работника. Но, как мы оказывали услуги на дому – мыли полы, ходили за продуктами, за лекарствами, все это продолжается и по сей день. Сегодня наши подопечные нуждается в большем, чем просто в механических помощниках, они хотят видеть в социальном работнике собеседника, поговорить по душам, попросить совета. Таких людей у нас много, но есть и те, кто исполняет только свои обязанности. Но мы встали на путь изменений.
Фото отдела сводной информации Министерства социального развития, опеки и попечительства.
